Повседневная жизнь советской богемы от Лили Брик до Галины Брежневой - Александр Анатольевич Васькин

«У Ники Щербаковой, — вспоминает Дудинский, — могли вести беседы инструктор ЦК и махровый антисоветчик, которого скоро турнут на Запад…. Ника была суперженщина. — У нее встречались все, кого только можно себе представить. Я уверен, что это место было под колпаком. Салон располагался в квартире с выходом на крышу, в шикарном доме на Садовом кольце около Малой Бронной. Это было светское место. Там появлялись, скажем так, совсем не диссиденты. Например, Вася Аксенов. Многие его ненавидели, не принимали, считали совком. Сапгир и Холин печатались как детские поэты, это считалось нормальным, не пособничеством совку, а просто средством заработка. А любого, кто печатал свое, что-то важное для себя, в “Новом мире” или любом другом месте, вместо того чтобы публиковать это в самиздате и читать в салоне, вот их ненавидели животной ненавистью. Андеграунд должен был оставаться в подполье, чтобы сохраняться в чистоте». Салон Щербаковой оказался одним из самых долгоиграющих, застав даже перестройку, что неудивительно.

З0 августа 2018 года в Москве в возрасте семидесяти пяти лет умерла поэтесса Алена Басилова, которую посмертно назвали «музой шестидесятников», «звездой поколения битников» и «первой советской хиппи». Поэтический салон Алены Басиловой (жены поэта Леонида Губанова) или «Баси», как ее звали друзья, в квартире на углу Каретного Ряда и Садового кольца в 1960-е годы был известен в Москве и далеко за ее пределами не менее дома Стивенсов. Поэтическим талантом Басилова пошла в мать — Аллу Рустайкис, автора шлягера «Снегопад, снегопад, не мети мне на плечи», музыку к которому сочинил генерал-майор Экимян, бывший начальник Управления уголовного розыска по Московской области, а исполнила песню Нани Брегвадзе. Бабкой Алены Басиловой была пианистка Ида Хвасс, родственница Лили Брик, бывавшей в этом доме в 1920-х годах. Интересная историческая преемственность.

«Без Алены Басиловой Москва 60–70-х была бы, боюсь, неполна. Дом ее стоял прямо посередине Садового кольца примерно напротив Эрмитажа, рядом был зеленый сквер. Теперь ни этого дома, ни сквера давно нет… А когда-то с раннего утра или посредине ночи мы кричали с улицы (она жила на третьем этаже): — Алена!!! — и соседи, как понимаете, были в восторге. В ее просторной старомосковской квартире кто только не перебывал, стихи там читали постоянно. Помню кресло в стиле Александра III, вырезанное из дерева, как бы очень русское: вместо ручек топоры, на сиденье — деревянная рукавица. Здесь зачинался и придумывался СМОГ в пору, когда Алена была женой Лени Губанова. Здесь пили чаи и Андрей Битов, и Елизавета Мнацаканова — такие разные личности в искусстве… Очень сама по себе и совершенно московская Алена Басилова», — вспоминал Генрих Сапгир.

Басилова производила большое впечатление на современников: «В короткой юбке, с летящими волосами, на бешеных скоростях мотоциклетки, Бася гоняла по Москве, и шлейф первых рокеров сопровождал ее всюду. Ей было 15 лет, когда бродильный элемент Евтерпы ударил в гены… Живая сметливость, твердая рука и точный глаз обернулись многолетней забавой. Королева зеленого поля владела кием, шаром и лузой с блистательным мастерством. Она производила фурор в бильярдном павильоне сада Баумана».

Эдуард Лимонов восхищался: «Алена была, что называется, модная девочка. В стиле 60-х годов, в мини-юбках, длинноногая, длинноволосая, в высоких сапогах, с черным пуделем. В России такие девочки были тогда жуткая редкость. Зато они встречались в западных журналах, где обычно стояли рядом со знаменитыми людьми. Гений андеграунда, признанный таковым чуть ли не в 17 лет, Губанов, очевидно, посчитал, что имеет право на такую девочку… Я бывал у Алены в ее (она шла в ногу со временем, жила если не по Гринвичу, то по Сан-Франциско) комнате, где стены были окрашены в черный и чернильный цвета, пахло жжеными палочками, на низких матрасах лежали домашние — крашеные — покрывала в хиппи-стиле и такие же подушки. Кто-то ее наставлял и привозил тряпки. В общем, вполне Сан-Франциско, Ашбери-Хайтс того же времени». Не Ахмадулина, конечно, но всё же…

Возникновение салона (слово это Басилова не любила, считая его пошлым по отношению к себе) опосредованно связано с открытием памятника Маяковскому на Триумфальной площади в июле 1958 года, что дало начало стихийным поэтическим чтениям на «Маяке». Советские граждане, привыкшие больше трех не собираться, а если собираться, то по вполне определенному поводу, почуяли слабину власти и не захотели расходиться после мероприятия по домам. Они стали читать стихи сперва великого пролетарского поэта, а затем свои. Но если бы только читали — они еще и обменивались мнениями относительно происходящих в стране событий, в том числе реабилитации невинно осужденных. Им также хотелось почитать стихи и тех поэтов, кому памятники на советских площадях не ставили, — травимого Пастернака, убиенного Гумилева, Мандельштама, затравленных Ахматовой и Цветаевой, отсидевшего Заболоцкого.

Подобный поворот событий поверг партийные и комсомольские органы, привыкшие организовывать всё и вся, в состояние растерянности. Что делать с людьми, внимающими Вознесенскому, читающему свои бессмертные строки «Плачет девушка в автомате»? В фильме «Москва слезам не верит» мы как раз видим эпизод таких выступлений. Вроде ничего крамольного в поэтических сборищах не было, однако опасной была свобода, с которой они проводились: не по указанию парткома, а по собственному желанию. Возникла даже некая общность людей, постоянно приходящих к памятнику, ранее незнакомых, но всё более обрастающих приятелями, дружескими связями благодаря сарафанному радио. Ибо тогда не то что Интернета, телефона-то у многих не было. Просто Гайд-парк какой-то: сегодня они стихи читают, а завтра с транспарантами выйдут с требованием уважать советскую конституцию. Но ведь Москва — далеко не Лондон…

Народ подтягивался на «Маяк» обычно после работы, часам к девяти либо чуть раньше по воскресеньям (суббота чаще всего была рабочей). Чтение стихов заканчивалось уже затемно. Нежелавшие расходиться граждане в состоянии высокого духовного подъема искали продолжения банкета и находили его в квартирах тех, кто жил рядом. Вот так квартира Алены Басиловой, приходящей со своим пуделем на Маяковку кормить голубей, превратилась в гостеприимный поэтический ковчег.

Чтение стихов на квартире в 1965 году ожидаемо привело к самоорганизации группы молодых поэтов, назвавших себя СМОГом — «Смелость, мысль, образ, глубина». Неформальное общество стало одним из первых объединений литераторов, никоим образом не связанных с советской властью. У истоков СМОГа стоял муж Алены Басиловой Леонид Губанов, а также Юрий Кублановский, Владимир Алейников, Аркадий Пахомов, Владимир Батшев, к которым присоединились Саша Соколов, Сергей Морозов, Вадим Делоне, Борис Дубин, Владимир Сергиенко, Татьяна Реброва, Александр Величанский, Владимир Бережков, Юлия Вишневская, Александр Урусов, Михаил Панов и др. Смогистами можно также считать художников Николая Недбайло, Валерия Кононенко и философа из МГУ Арсения Чанышева.

Была и еще одна расшифровка аббревиатуры — «Самое молодое общество гениев», а также «Сжатый миг, отраженный гиперболой». Как бы там ни было,